Яндекс.Метрика

Поиск по сайту

Рейтинг пользователей: / 4
ХудшийЛучший 
Индекс материала
ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ЛЕОНАРДО И ЕГО ИСКУССТВО - Лазарев В.Н.
продолжение
окончание
Все страницы
Таково „эстетическое евангелие" Леонардо, таково его искусство. Возникнув в среде, истерзанной неистовым интеллектуализмом, оно довело последний до его апогея. Явившись своеобразным протестом против повышенного эмоционализма, спиритуализма и субъективизма готики, леонардовское искусство в наиболее четкой и художественно-убедительной форме выразило трезвую, проникнутую глубочайшей рассудочностью идеологию флорентийской буржуазии.
Это исключительное значение Леонардо прекрасно улавливали уже его современники, рассматривавшие его как законченного классика. Недаром Вазари пишет в предисловии к третьей части своих „Жизнеописаний":  Леонардо  был  творцом  той  третьей  манеры,  которую мы называем „maniera moderna" и которая отличается „силой и смелостью рисунка", „тончайшим подражанием всем деталям природы", „наилучшей упорядоченностью", „правильностью пропорций", „божественной грацией"; одновременно Вазари подчеркивает, что Леонардо умел придавать своим фигурам „движение и дыхание". В этой бесхитростной оценке аретинца ярко отражается преклонение перед Леонардо художников Возрождения, поражавшихся в „божественном Винчи" не только его замечательному уменью „подражать всем деталям природы", но и его редкому дару вносить в свои произведения дух строгой математической упорядоченности.
Созданные Леонардо композиционные формулы получили широчайшее распространение в кругу как итальянских, так и северных художников. Они помогли целому ряду мастеров преодолеть мелочной кватрочентистский реализм, они способствовали раскрепощению нидерландских и немецких живописцев от пережитков готики, они расчистили путь для блестящего расцвета стиля Высокого Возрождения. Ог Леонардо отталкиваются Лоренцо ди Креди, Пьеро ди Козимо, Фра Бартоломео, Андреа дель Сарто, Баккиакка и такие колоссы, как Рафаэль, Корреджо, Джорджоне и Тициан. Под его сильнейшее влияние подпадают наиболее передовые художники севера — А. Дюрер, Лука Кранах, Ганс Гольбейн Младший. Ему подражают в Нидерландах: К. Массейс, Патинир, Госсарт, Баренд ван Орлей и Иоос ван Клеве. Отголоски его искусства докатываются до Испании, где его пламенными поклонниками становятся Фернандо де Льянос и Фернандо Яньес де ла Алмедина. В Ломбардии Леонардо оставляет после себя самостоятельную школу, в состав которой входят Б. деи Конти, Больтраффио, Соларио, Марко д'Оджоне, Джампетрино, Чезаре да Сесто, Салаи, Мельци, Луини и Содома, не говоря уже о таких второстепенных мастерах, как Бернаццано, Чезаре Маньи, Альбертино и Мартино Пьяцца и мн. др. В их руках великое искусство Леонардо быстро подвергается вульгаризации и принимает неприятный, слащавый оттенок. Выдвинутые Леонардо формулы психологического оживления, столь излюбленные им контрапосты и светотеневые эффекты, строгие упорядоченные композиции, развитой язык жестов — все это входит в обиход художественной практики бесчисленных „леонардесков", воспринимающих наследие Леонардо абсолютно некритически и рабски ему подражающих. Не будучи в силах хотя бы в отдаленной степени приблизиться к своему кумиру, они всегда остаются жалкими эпигонами, вращающимися в заколдованном кругу готовых штампов и школьных рецептов.
Где следует искать объяснения этой огромной популярности Леонардо? Уже   выше    было   отмечено,   что  леонардовские   влияния   помогли многим художникам безболезненно преодолеть наследие кватроченто и готики и выйти на широкие пути художественного развития, именуемые нами стилем „Высокого Возрождения". Была, однако, еще одна более общая причина, объясняющая столь громкий успех Леонардо. До Леонардо художники были цеховыми ремесленниками, тесно связанными с своими мастерскими и с царившим в них мелкобуржуазным укладом. После Леонардо они становятся сознательными творцами художественных ценностей, занимающими видное место в обществе и все более эмансипирующимися от узкоцеховой. рутины. Отныне они руководствуются не ремесленными наставлениями и правилами, а теми художественными формулами, которые им оставил в наследство Леонардо, впервые сделавший творческий акт глубокосознательным, рассудочным процессом. Все то, что дремало в подсознании средневекового ремесленника как аморфная масса смутных представлений, религиозных чувствований, неуловимых интуиции, не поддающихся опытной проверке традиционных суждений, — все это Леонардо извлек на свет и подверг холодному, бесстрастному анализу. Каждому элементу он отвел свое место, разделив творческий процесс на ряд последовательных этапов и точно сформулировав задачи и цели, стоящие перед художником. В этом подведении сознательной базы под любой творческий акт и заключается то принципиально новое, что Леонардо внес в художественную культуру своего времени. Именно от него начинается та интеллектуалистическая линия в развитии европейского искусства, основными этапами которой являются болонские академики — Пуссен — Энгр — Сезанн. И недаром Поль Валери — этот самый законченный интеллектуалист из всех интеллектуалистов от литературы — объявляет Леонардо своим духовным отцом. Преклоняясь перед великим художником, он прежде всего преклоняется перед его методом, перед изумительной ясностью его рассудочных построений и математической строгостью его эстетических теорем.
Если Леонардо использовался как боевой лозунг в эпохи расцвета рассудочного искусства, безотносительно от того, было ли это искусство дворянским или буржуазным, то в эпохи нарастания мистицизма и субъективного иррационализма он становился мишенью для яростных нападок. Это, в частности, объясняет, почему его влияния простирались лишь на первую половину XVI века. С распадом стиля „Высокого Возрождения" и с утверждением на его месте так называемого манье ристического стиля, выражавшего реакционную идеологию аристократии и дворянства — этого главного оплота контр-реформации, искусство Леонардо утратило всякую популярность. Недаром Федерико Цуккари, вождь римских маньеристов, пишет в 1607 году в своей книге „L'idea de scultori, pittori e architetti": „Леонардо был очень достойным человеком своей профессии, но слишком мудрившим в отношении применения чисто математических правил при изображении движений и изгибов фигур   с   помощью  линейки,   наугольника  и   циркуля";   по   мнению Цуккари, „все эти математические правила следует оставить тем наукам и спекулятивным изысканиям геометрии, астрономии, арифметики и т. п., которые обращаются   своими доказательствами  к  рассудку;   мы   же, мастера Искусства, не нуждаемся ни в каких других правилах,  кроме тех, которые дает нам сама Природа, чтобы отобразить ее". В этих словах совершенно недвусмысленно намечается оппозиция против леонардовского интеллектуализма, из года в год становившегося все менее понятным  идеологам   маньеризма,   захваченным   нараставшей  волной религиозных   переживаний. И лишь тогда, когда последние утратили свою повышенную остроту, когда в XVII веке контр-реформационный клерикализм принял более светский и рационалистический отпечаток, искусство Леонардо вновь стало привлекать к себе внимание художников.   Не только болонцы и Пуссен,  но и Рубенс принялись изучать творения великого флорентинца, извлекая из них мощные импульсы к преодолению сковывавшего их маньеристического наследия. И даже Рембрандт, этот прямой антипод Леонардо,  подпал под влияние его искусства. Но увлекшись им на миг, он затем резко  от него отошел, решительно встав на путь экспрессивного, не считавшегося ни с какими нормами реализма. С этого именно момента историческая роль леонардовского искусства оказалась  окончательно  сыгранной.  Если в дальнейшем к нему и прибегали, то уже не как к прогрессивному раскрепощающему фактору, а как к своебразной „академической" системе, помогавшей консервировать художественное наследие прошлого (Энгр и современные неоклассицисты). Задача нашей эпохи — вновь обрести в Леонардо его свежесть и непосредственность и путем критического усвоения его огромного наследия суметь выделить в последнем все то ценное, что может помочь нам построить свою собственную художественную культуру.