Яндекс.Метрика

Поиск по сайту

Рейтинг пользователей: / 0
ХудшийЛучший 
Индекс материала
„Воспоминание детства" часть 4.0
Чачть 4.1
Все страницы
Мы еще не исчерпали фантазию Леонардо о коршуне. В словах, которые вполне ясно выражают половой акт (,,и много раз толкнулся хвостом в мои губы"), Леонардо подчеркивает силу эротического влечения матери и ребенка. Действия матери (коршуна) связаны.с ротовой областью, из этого нетрудно вывести другое воспоминание, которое можно было бы расшифровать так: мать запечатлела на моих губах бесчисленное множество страстных поцелуев. Фантазия содержит воспоминание о сосании груди и поцелуях матери.
Щедрая природа одарила художника способностью выражать свои самые таинственные, от него самого скрытые душевные движения в своих творениях, которые захватывают и других неизвестно почему. Следовало бы ожидать, что в жизнедеятельности Леонардо отразятся сильные впечатления детства. Но если принять во внимание, какие крупные изменения претерпели эти впечатления еще до того, как Леонардо стал художником, то именно по отношению к нему надо свести к минимуму требования к точности доказательств.
Тот, кто видел картины Леонардо, вспомнит обольстительную и загадочную улыбку, пленительно играющую на устах его женских образов. Эта застывшая улыбка сомкнутых губ очень характерна и так и называется „леонардовскою". На странно прекрасном портрете флорентинки монны Лизы Джоконды эта улыбка больше всего привлекает и смущает зрителей. Она объяснялась по-разному, но всегда не слишком убедительно: „Вот уже почти четыре столетия, как монна Лиза заставляет терять голову всех, кто долго смотрел на нее и кто не может ее забыть". „Что приковывало зрителя, это именно демонические чары этой улыбки. Сотни поэтов и писателей писали об этой женщине, которая кажется то обольстительно улыбающейся, то холодно и равнодушно смотрящей в пространство, и никто не разгадал ее улыбки, никто не прочел ее мыслей. Все, даже ландшафт, загадочно, как сон, и словно колеблется в знойной чувственности".
Мысль, что в улыбке монны Лизы соединены два разных начала, высказывалась многими критиками. В выражении лица прекрасной флорентийки видели лучшее воплощение противоположностей, из которых состоит женская любовь: скромности и соблазна, самоотверженной нежности и жестокой требовательной чувственности, стремящейся подчинить себе мужчину.
Так, Мюнц говорит: „Известно, какое загадочное очарование вот уже четыре века монна Лиза Джоконда производит на толпящихся пред ней поклонников". „Никогда художнику, - приводим слова тонкого критика, скрывающегося под псевдонимом Пьер де Корле, - не удавалось передать так самую суть женственности: преданность и кокетство, стыдливость и затаенную страсть, всё таинство сердца, мысли и прячущуюся индивидуальность, которой виден один только отблеск ..."
Итальянец Анжело Конти, видя эту картину в Лувре, освещенную солнцем, восклицает: „Женщина улыбалась, царственно спокойная. Ее инстинкты завоевания и жестокости; все родовое наследие, стремление соблазнить и заманить в западню; утонченность во лжи; обманчивая ласка, сквозь которую проступают коварные намерения, - все это появляется и исчезает в ее лице и тает в поэзии ее улыбки... Добрая и вероломная, жестокая и сострадающая, по-кошачьи грациозная, она улыбалась...
Леонардо писал эту картину четыре года, вероятно, с 1503 до 1507 года, когда во второй раз жил во Флоренции. Ему было больше пятидесяти лет. По словам Вазари, он пользовался самыми изысканными способами, чтобы развлекать эту даму во время сеанса и удерживать улыбку на ее лице. Из всех тончайших деталей, которые его кисть тогда передавала на полотне, в законченном произведении сохранилось немногое — уже во время работы над ним портрет считался непревзойденным шедевром. Однако сам Леонардо был не удовлетворен и объявил, что картина не завершена, не отдал ее заказчику, а взял с собой во Францию, где его покровитель Франциск X приобрел ее для Лувра.
Не касаясь загадки лица самой монны Лизы, обратим внимание на несомненный факт, что улыбка ее завораживала художника не меньше, чем его зрителей на протяжении 400 лет. Эта обольстительная улыбка повторяется с тех пор на всех его картинах и на картинах его учеников. Так как Леонардо рисовал с натуры, нельзя предположить, что он по своей воле придал лицу монны Лизы эту труднопередаваемую черту, которой не было в действительности. По всей вероятности, он нашел эту улыбку у своей модели и так подпал под ее очарование, что с той поры изображал ее и в других творениях. Подобный же взгляд высказывает, например, А. Константинова: "За долгое время, когда художник был занят портретом, он так проникся им и сжился со всеми деталями этого женского образа, что черты его и особенно таинственную улыбку и странный взгляд стал переносить на все лица, которые он потом писал; мимическая особенность Джоконды заметна даже на картине „Иоанн Креститель"; особенно же ясно видны эти черты в лице Марии на картине со святой Анной".
Но могло быть и иначе. Не у одного биографа являлось искушение объяснить эту притягательную силу, с которой улыбка Джоконды завладела художником и не оставляла его.
В. Петер видит в портрете монны Лизы ,^воплощение всех любовных переживаний культурного человечества" и делает тонкое замечание, что эта непостижимая улыбка словно связана для Леонардо, с чем-то греховным. Но этот автор наводит нас и на другую мысль, когда пишет: „В конце концов картина эта есть портрет. Мы можем проследить, как черты этого лица с детства примешиваются к его грезам, так что, если бы веские свидетельства не утверждали обратного, можно было бы подумать, что это был найденный им и, наконец, воплощенный идеал женщины..."
То же самое имеет в виду и М. Герцфельд, когда утверждает что в монне Лизе Леонардо встретил самого себя, почему он и смог так много внести своего в этот образ, черты которого, и загадочные и привлекательные, издавна жили в его душе.
Попытаемся развить и разъяснить эту мысль. Итак, возможно, улыбка монны Лизы покорила Леонардо потому, что пробудила что-то, уже давно дремавшее в его душе (вероятно, старое воспоминание). Воспоминание это было достаточно глубоко, чтобы, проснувшись однажды, больше его не покидать; ему хотелось вновь и вновь его воплощать. Уверение Петера, что лицо монны Лизы с детства вплетается в ткань леонардовских грез, отвечает истине и, на наш взгляд, должно быть понято буквально.