Яндекс.Метрика

Поиск по сайту

Рейтинг пользователей: / 0
ХудшийЛучший 
Индекс материала
ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ Воспоминание детства часть 1.0
Часть 1.1
Часть 1.2
Часть 1.2
Все страницы
Идеи Зигмунда Фрейда, австрийского врача-психиатра и ученого, оказали заметное, влияние на развитие западной философской мысли первой половины XX века. Его этюд Леонардо да Винчи. Воспоминание детства". - блестящий образец применения метода психоанализа в исследовании глубинных тайн художественного творчества. Книга рассчитана на всех, кто интересуется психологией, эстетикой, историей искусств.

Предмет психиатрии — болезненное в человеке, и когда эта наука пытается исследовать гениальную личность, ее нередко обвиняют в стремлении „очернить великое и втоптать в грязь возвышенное", в том, что она с удовольствием принижает выдающихся людей до уровня обычных своих несчастных пациентов. Но в действительности наши цели отнюдь не те, какие приписывают нам несведущие люди. Науке ценно все, что доступно пониманию в любых объектах, и мы полагаем, что для великого человека вовсе не унизительно подчиняться некоторым законам, общим и для нормального, естественного, и для болезненного.
Леонардо да Винчи (1452—1519) — один из величайших представителей итальянского Возрождения. Он вызывал удивление уже у своих современников и казался им таким же загадочным, как и нам. Разносторонний, всеохватывающий гений, „границы которого можно только почувствовать, но не познать", он оказал огромное влияние на художников своей эпохи, но только в наше время ясно, что это был и великий ученый-естествоиспытатель. Леонардо оставил колоссальное художественное наследие, тогда как его научные труды остались неопубликованными и не нашли применения. Однако исследователь в нем никогда не давал полной свободы художнику, а зачастую мешал ему и в конце концов, возможно, совсем его подавил.. Вазари вкладывает в уста Леонардо предсмертное самообвинение в том, что он бросал вызов Богу и людям, не исполнив своего долга перед искусством. Если даже этот рассказ не вполне правдоподобен и является лишь легендой, которая начала, складываться уже при жизни таинственного, титана, все же он имеет бесспорную ценность как отражение взгляда людей того времени.
Что же мешало современникам понять личность Леонардо? Конечно, не только многосторонность, его дарований и знаний. Да, при дворе Миланского герцога Людовико Сфорца он превосходно играл на лютне, им самим сконструированной; в то же время в замечательном письме герцогу Леонардо с гордостью говорит о своей славе архитектора, военного инженера. Но такое сочетание многочисленных талантов и профессий в одном человеке в эпоху Ренессанса не было чем-то необычным. Во всяком случае, Леонардо был лишь одним из блестящих примеров такой универсальности.
Он не принадлежал к тому типу гениев, которых природа обделила внешней привлекательностью и которые сами не придают значения жизненным утехам, пребывают в болезненно-мрачном настроении и избегают общества. Напротив, Леонардо был высок, строен, прекрасен лицом и необыкновенно силен физически, обаятелен, весел и приветлив в обращении. Он и в окружающих предметах любил изящество, с удовольствием носил красивые одежды и ценил другие радости жизни.
Его склонность к веселью и наслаждениям проявилась в трактате о художестве, где он сравнивает живопись с родственными искусствами и изображает тяжесть труда скульптора; „Его лицо вымазано и напудрено мраморной пылью так, что он похож на булочника; он весь покрыт мелкими осколками мрамора, словно на спине его лежит снег, и жилище его наполнено пылью и щебнем. Совсем другое у живописца... Вот он сидит, удобно расположившись перед своей картиной, хорошо одетый, и водит легчайшей кисточкой с приятными красками. И жилище его полно забавных рисунков и сверкает чистотой. Часто к нему приходят друзья, они играют музыку или читают прекрасные стихи, и это можно слушать с наслаждением, ведь не мешает стук молотка или какой-нибудь другой досадный шум".
Очень может быть, что портрет ослепительного весельчака и любителя удовольствий верен только для первого, более продолжительного периода жизни Леонардо. После свержения Людовико Сфорца художник вынужден был покинуть Милан. Лишившись обеспеченного положения и свободы деятельности, он был обречен вести скитальческую жизнь, бедную внешними впечатлениями, пока не обрел последнее пристанище во Франции. В то время, очевидно, характер его омрачился, и в нем отчетливее выступили странные черты. С годами он все больше стал тяготеть к науке в ущерб художественному творчеству, и это также увеличивало отчуждение между Леонардо и современниками. По их мнению, чем даром терять время в научных опытах, ему следовало бы усердно рисовать картины на заказ и преуспевать, как например его бывший ученик Перуджино. Занятия наукой казались нелепой причудой и даже навлекли на Леонардо подозрения в колдовстве.
В то время, когда на смену авторитету церкви пришло слепое преклонение перед античным миром и когда еще было невозможно по-настоящему беспристрастное исследование, да Винчи выступил предтечей, если не достойным соратником Френсиса Бэкона и Коперника, — оставаясь поневоле одиноким и непонятым. Анатомируя трупы людей и животных, набрасывая чертежи летательных аппаратов, изучая питание растений и их реакцию на яды, Леонардо, во всяком случае, далеко опережал старательных комментаторов Аристотеля и был близок к презираемым и гонимым алхимикам, в чьих лабораториях в те времена только и мог найти прибежище эксперимент.
Научные исследования отвлекали Леонардо от кисти, он писал все реже, без охоты, бросал начатый труд и мало заботился о судьбе своих произведений. Это-то и ставили ему в вину его современники, которым подобное отношение к собственному творчеству было совершенно непонятно.
Многие из почитателей Леонардо в более позднее время пытались отвести от него упреки в слабо ста и изменчивости характера. Они доказывали, что порицаемое в Леонардо есть свойство больших мастеров вообще. И трудолюбивый, целиком поглощенный творчеством Микеланджело оставил неоконченными многие из своих произведений, и в этом он так же мало виноват, как и Леонардо. Иная же картина не столько действительно не окончена, сколько кажется таковой художнику. То, что дилетант считает шедевром, для самого творца есть все еще неполное осуществление его замысла: перед ним носится тот идеал, воплотить который ему никак не удается. Наконец, на художника нельзя возлагать ответственность за конечную судьбу его произведений.
Как бы ни были убедительны многие из этих оправданий, они не объясняют всего в Леонардо. Мучительные порывы, резкое изменение отношения к своим произведениям, наконец, бегство от них и равнодушие к их дальнейшей судьбе встречались и у других художников; но Леонардо, без сомнения, это странная особенность была свойственна в высшей степени. Э. Сольми цитирует высказывание одного из учеников Леонардо: „Казалось, он весь дрожит от нетерпения, когда принимается рисовать — и однако, ни одну начатую вещь не доводит до конца; слишком преклоняясь перед великим искусством, он видит недостатки там, где другие видят шедевр".