Яндекс.Метрика

Поиск по сайту

Рейтинг пользователей: / 0
ХудшийЛучший 
Индекс материала
ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ Воспоминание детства часть 1.0
Часть 1.1
Часть 1.2
Часть 1.2
Все страницы
Сомнительно, чтобы Леонардо когда-нибудь держал женщину в любовных объятиях, даже о духовной близости его с женщиной (какая была у Микеланджело с Викторией Колонна) ничего не известно. Когда он жил еще в доме своего учителя Вероккьо, на него и других юношей поступил донос по поводу запрещенного гомосексуального сожития. Расследование окончилось оправданием. Кажется, он навлек на себя подозрение тем, что взял в натурщики мальчика, о котором шла дурная молва. Когда он стал мастером, он окружил себя учениками — красивыми мальчиками и юношами. Последний из этих подмастерий, Франческо Мельци, последовал за ним во Францию, оставался с учителем до его смерти и назначен был его наследником. Мы не разделяем уверенности биографов, живших во времена Леонардо, которые отвергают с негодованием возможность половых отношений Леонардо со своими учениками как бездоказательную клевету. Однако с большей вероятностью можно предположить, что симпатия да Винчи к юным ученикам, которые, по тогдашнему обычаю, жили с ним под одним кровом, не "доходила до половых отношений. Впрочем, в Леонардо нельзя предполагать и особой половой активности.
Особенность его духовной и сексуальной жизни в связи с его двойственной природой художника и исследователя можно понять только одним путем. Из числа биографов, которые часто бывают очень далеки от психологической точки зрения, по-моему, один только Сольми приблизился к решению этой загадки. Писатель Дмитрий Сергеевич Мережковский, избравший Леонардо героем большого исторического романа, создал этот образ на основе именно такого подхода к личности необыкновенного человека, выразив свой взгляд очень ясно, хотя и не прямо, а в свойственном ему поэтическом изображении. Сольми высказывает такое суждение о Леонардо: „Ненасытная жажда познать все окружающее и анализировать холодным рассудком глубочайшие тайны всего совершенного обрекла произведения Леонардо оставаться постоянно неоконченными". В одном научном журнале приводится мнение Леонардо, которое дает ключ к пониманию его символа веры и натуры: „Не имеешь права что-нибудь любить или ненавидеть, если не приобрел основательного знания о сущности этого". То же самое повторяет Леонардо в „Трактате о живописи", где он, видимо, защищается от обвинения в безбожии: „Но такие обвинители могли бы молчать. Потому что способ познать Творца такого множества прекрасных вещей и есть путь полюбить столь великого Мастера. Потому что воистину большая любовь исходит из большого познания любимого, и если ты мало его знаешь, то сможешь только мало или совсем не сможешь любить его".
Значение этих слов Леонардо не в том, что они содержат глубокую психологическую истину: утверждаемое им явно ложно, и Леонардо должен был сознавать это не хуже нас. Неверно, что человеческая любовь или ненависть терпеливо ждут, пока не изучат и не постигнут сущности того, что вызывает эти эмоции; люди любят импульсивно, их побуждает чувство, ничего общего не имеющее с познанием, и действие этого чувства только ослабляется анализом и обдумыванием. Поэтому Леонардо мог бы сказать лишь то, что обычная любовь не есть любовь истинная, несомненная. Следует любить так, чтобы сначала подавить страсть, подвергнуть ее воздействию разума и позволить развиться чувству, только если оно выдержало это испытание. И мы понимаем: Леонардо хочет сказать, что в его душе все происходит именно таким образом; всем же другим людям следовало бы относиться к любви и ненависти так же, как он.
И это, кажется, было правдой. Аффекты Леонардо были обузданы и подчинены стремлению исследовать: он не любил и не ненавидел, но только спрашивал себя, как возникает то, что он должен любить или ненавидеть, и какое оно имеет значение. Поэтому он казался равнодушным к добру и злу, к прекрасному и отвратительному. Во время исследования любовь и ненависть переставали начальствовать над его душой и превращались в предмет.
На самом деле Леонардо не был бесчувственен, не был лишен страстности — этой божественной искры, которая есть прямой или косвенный источник — „перводвигатель" — всех дел человеческих. Но он превратил свои страсти в одну Страсть к исследованию: он предавался изучению вещей с тем упорством, постоянством, сосредоточенностью, которые могут проистекать только из глубокой страсти, и лишь на высшей точке духовного напряжения, достигнув знания, он позволяет долго сдерживаемому аффекту мощно проявить себя, а потом свободно излиться, как струе по отводному рукаву, после того как она совершила свое действие. На высоте познания, когда он мог ясно представить себе структуру изучаемого объекта, его охватывал восторг, и он в экстазе восхвалял величие этой частицы Вселенной, или — в религиозной форме — величие ее Творца. Сольми ясно понял процесс этого превращения у Леонардо. Цитируя одно такое место, где Леонардо воспевает величие и непреложность законов природы („О достойной восхищения необходимости"), он говорит: „Такое преображение естества в чувства, можно сказать, религиозное, есть одна из примечательных черт винчианских трудов и находит многочисленные проявления".
Леонардо за его ненасытную страсть к исследованию называли итальянским Фаустом. Но, не касаясь возможности превращения страсти к исследованию в любовь к жизни (что мы должны принять как предпосылку трагедии Фауста), необходимо заметить, что развитие Леонардо близко к миросозерцанию Б. Спинозы.
Превращение психической энергии в различные практические действия, может быть, так же невозможно без потерь, как и превращения физических сил. Пример Леонардо показывает, как много других выводов можно сделать, изучая этот процесс. Сдерживание чувства любви на то время, пока познаешь, приводит к замещению. Отдаваясь познанию, уже не так сильно любят и ненавидят, а то и вообще пренебрегают любовью и ненавистью. Исследуют — вместо того, чтобы любить. И поэтому, быть может, жизнь Леонардо так бедна любовью по сравнению с жизнью других великих людей, других художников. Он, казалось, не знал бурных страстей, сладостных и всепожирающих, которые у других были лучшими переживаниями.
Были и другие последствия. Он исследовал — вместо того, чтобы действовать и творить. Тот, кто начал ощущать величие мировых законов и их непреложность, может потерять ощущение значительности собственного „я". Погруженный в созерцание, обретя истинное умиротворение, он легко забывает, что сам составляет частицу этих действующих сил природы и что необходимо, измерив собственную силу, попытаться воздействовать на эту непреложность мира, ибо и малое в нем не менее чудесно и значительно, чем великое.
Леонардо начал свои исследования, как считает Сольми, служа своему искусству. Он изучал свойства и законы света, красок, теней, перспективы, чтобы постичь искусство подражания природе и показать путь к этому другим. Вероятно, уже тогда он преувеличивал цену этих знаний для художника. Потом он, все еще с целью служить искусству, приступил к исследованию объектов живописи, животных и растений, пропорций человеческого тела; от наружного их вида он перешел к исследованию их внутреннего строения и жизненных функций, которые ведь тоже проявляются во внешности и поэтому могут быть изображенными искусством. И, наконец, ставшая могучей страсть повлекла его дальше, так что связь с искусством порвалась. Он открыл тогда общие законы механики, исследовал геологические изменения. Наконец он записал большими буквами в свою книгу вывод: „Солнце неподвижно". Так распространил он свои исследования почти на все области знания, будучи в каждой из них созидателем нового или по меньшей мере предтечей и первооткрывателем. Однако же его исследования направлены были только на материальный мир, что-то удерживало его от исследования духовной жизни: в Винчианской Академии, для которой он нарисовал зашифрованные символы наук, психологии уделялось мало места.
Когда Леонардо пробовал вернуться от науки к искусству, с которого начинал, он чувствовал, что ему стала мешать новая установка и изменившийся характер его психической деятельности. В картине его больше всего увлекала одна задача, но за ней появлялись все новые и новые, как это он привык видеть в беспредельных и не могущих быть законченными исследованиях природы. Он был уже не в состоянии ограничить свои поиски, отделить художественное произведение от всей громады мироздания. После непосильных стараний выразить з творении все, что сочеталось в его мыслях, Леонардо бывал принужден бросить его на произвол судьбы или объявлять незавершенным.