JPAGE_CURRENT_OF_TOTAL
Один единственный раз, насколько мне известно, Леонардо привел в своих ученых записках сведение о своем детстве. В одном месте, где говорится о полете коршуна, он вдруг отвлекся, чтобы предаться воспоминанию, выплывшему из очень ранних детских лет: „Кажется, мне было судьбой предназначено так основательно заниматься коршуном, потому что у меня сохранилось, наверное, очень раннее воспоминание, будто когда я лежал в колыбели, прилетел ко мне коршун, открыл мне хвостом рот и много раз толкнулся хвостом в мои губы".
Итак, детское воспоминание в высшей степени странного характера. Оно необычно и по своему содержанию, и по тому, что относится к очень раннему возрасту. Можно допустить, что человек помнит время, когда он был грудным ребенком, хотя такое воспоминание не может ни в коем случае считаться достоверным. Однако утверждение Леонардо, будто коршун открыл своим хвостом рот ребенку, звучит так невероятно, так сказочно, что появляется другое предположение, более логичное и сразу выводящее из затруднения. Эта сцена с коршуном не воспоминание Леонардо, но фантазия, которую он создал позже и перенес в свое детство. Детские воспоминания часто имеют именно такое происхождение; они вообще не фиксируются при переживании и не повторяются потом, в отличие от воспоминаний зрелого возраста, но только впоследствии, когда детство уже окончилось, они воскресают, причем изменяются, искажаются, приспособляются к позднейшим склонностям, так что их трудно четко отделить от фантазий. Может быть, лучший способ составить себе понятие об их природе — вспомнить, каким образом у древних народов возникла история.
Пока народы были малы и слабы, они не думали о том, чтобы писать свою историю. Люди обрабатывали землю, защищали себя от соседей, старались отнять у них земли и обогатиться. Это было героическое и доисторическое время. Потом, когда они стали жить сознательной жизнью, ощутили себя богатыми и сильными, тогда и явилась потребность узнать, откуда они произошли и как стали теми, кто есть. История, начавшая отмечать последовательные события настоящего времени, бросила взгляд в прошлое, собрала предания и легенды, объяснила происхождение пережитков старого во нравах и обычаях и создала таким образом летопись древних времен. Эта история древности по необходимости была скорее выражением мнений и желаний настоящего, чем изображением былого, потому что многое исчезло из памяти народа, другое было искажено, иные следы прошлого были истолкованы превратно в духе времени. Кроме всего прочего, историю писали не ради объективной любознательности, но потому, что хотели влиять на своих современников, поднять их и воодушевить или показать их собственное отражение. Сознательные воспоминания человека о пережитом в зрелом возрасте вполне можно сравнить с этим процессом создания истории, а его детские воспоминания по способу образования и по своей беспочвенности — с тенденциозно составленной первобытной историей народа.
Если, следовательно, рассказ Леонардо о коршуне, посетившем его в колыбели, есть лишь более поздняя фантазия, то, на первый взгляд, не стоит на ней и останавливаться. Для ее объяснения можно было бы ограничиться открыто выраженным стремлением автора возвести в ранг высшего предопределения свои научные занятия. Однако это пренебрежение было бы такой же несправедливостью, как если бы мы легкомысленно отбросили материалы о преданиях, традициях и верованиях из древней истории народа. Несмотря на все искажения и превратные толкования, в них все-таки представлены реальные события; то, что народ удержал из переживаний своего далекого прошлого под влиянием когда-то могучих и теперь еще действующих мотивов, и если бы только можно было, зная все действующие силы, исправить эти искажения, то за этим легендарным материалом мы открыли бы историческую правду.
То же самое относится и к воспоминаниям детства или фантазиям отдельных личностей. Немаловажно, что человек считает сохранившимся в своей памяти с детства. Обыкновенно за обрывками воспоминаний, ему самому непонятных, скрыты бесценные свидетельства самых важных вех его духовного развития. Но так как техника психоанализа дает нам превосходные средства, чтобы осветить сокровенное, то можно попытаться восполнить с ее помощью проблемы в истории детства Леонардо. Если мы не достигнем при этом достаточной достоверности, то утешим себя тем, что и множеству других исследований о великом и загадочном человеке суждена была не лучшая участь.
Стоит посмотреть на фантазию Леонардо о коршуне глазами психоаналитика, и она не покажется такой уж странной. Вспомним, как часто во сне мы видели нечто подобное, и мы, наверное, сумеем эту фантазию перевести на общепонятный язык. Перевод укажет на эротическое. Хвост есть один из известнейших символов и способов изображения мужского полового органа в итальянском языке, как и в других. (Итальянское слово „кода" означает не только „хвост", но и „окончание", „конец") . Содержащийся в фантазии образ коршуна, открывшего рот ребенку и двигающего там хвостом, соответствует представлению об извращении полового акта, при котором член вводится в рот партнера. Довольно странно, что эта фантазия носит такой пассивный характер; она напоминает также некоторые сны женщин или пассивных гомосексуалистов (играющих в сексуальных отношениях роль женщины) .
Пусть, однако, читатель повременит и в пламенном негодовании не откажется следить за психоанализом из-за того, что уже при первом его применении он приводит к недопустимому глумлению над памятью великого и чистого человека. Очевидно ведь, что нравственное негодование никогда не поможет прояснить, что означает детская фантазия Леонардо. С другой стороны, сам Леонардо недвусмысленно признался в этой фантазии, и мы не откажемся от мысли — от предубеждения, если угод¬но, — что такая фантазия, как и любое создание психики, в том числе сон, видение, бред, должна иметь определенное значение. Поэтому лучше продолжим аналитическую работу, она ведь не сказала еще своего последнего слова.
Картины Леонардо да Винчи
